25 ноября - день памяти старца Косьмы Бирского

25 ноября - день памяти старца Косьмы Бирского

Молился старец до самой смерти, более по ночам, полагая много поклонов, и в это время он не чувствовал холода, хотя был босой, а вода на полу замерзала так, что ноги его стояли на льду. В течение дня он всегда лежа читал молитвы.

25 ноября - день памяти старца Косьмы Бирского.

Блаженный старец Косьма Иванович Колотов родился 25 октября 1775 года, в деревне Маляше Уфимской губернии, Бирского уезда, Касевской волости. Родители его были крестьяне бедного состояния, занимались рыболовством. Отец и мать Косьмы умерли, когда мальчику было 7 лет. Он остался на попечении старшего брата и невестки. Уже с младенческих лет в Косьме обнаружилась склонность к уединению, он любил удаляться в лес и там подолгу молиться Богу. Грамоте его не обучили, но он, часто посещая храм Божий, с особым вниманием слушал чтение и пение церковное, слова которого глубоко западали в его чистое детское сердце и согревали его божественною любовию.

Ничто житейское не занимало мальчика: он был непроворен в работах крестьянских и этим навлекал на себя упреки в побои старшего брата. Чем старше становился Косьма, тем более разгоралось в нем желание подвигов для спасения души и жажда непрестанной молитвы. В молитве сирота Косьма находил все утешения в своей горькой доле. Надо полагать, что отрок любил слушать рассказы благочестивых людей о жизни святых и чтение Священного Писания потому, что хотя он остался на всю жизнь не грамотным, но в разговорах любил приводить примеры из житий св. угодников и слова из Священного Писания. Хотя не сохранилось подробных сведений о его детской и юношеской жизни, но, по его последующей деятельности и характеру можно предполагать, что он любил беседовать со священниками и от них получил уроки благочестивой жизни. Будучи юношей 19 лет, он помогал брату в работах и рыбной ловле, только работа у него плохо спорилась, и брат постоянно бранил его лентяем...

Бился, бился старший брат с Кузьмой, и вздумал проследить, что он целый день делает на лодке, и почему у него так плохо ловится рыба? И вот, незаметно пробираясь за братом, он увидел, что Кузьма уплыл в пустое и безлюдное место реки, все поросшее густым камышом. Вытащил свою лодку на берег и спрятал ее в камышах. Потом пошел в лес, подошел к дереву, на котором висела икона. Здесь он снял с себя рубаху и, оставшись обнаженным до пояса, пал на колени и стал молиться Богу, непрестанно полагая земные поклоны. Комары и другие лесные насекомые облепили его, и кровь струилась по всему телу, а Косьма весь отдался пламенной молитве, ничего не видя и не слыша, и, как бы не чувствуя жала, кусавших его обнаженное тело насекомых. Пораженный видом молитвенного подвига своего брата, не смел он прервать и нарушить его беседы с Богом и терпеливо ожидал, чем это все кончится. Уже перед закатом солнца оставил Косьма свою молитву, выкупавшись в реке, подкрепил себя куском хлеба, сел в лодку и начал ловить рыбу, а брат следил за ним издали. Рыбы Кузьма наловил порядочно и поплыл к деревне, но домой не спешил. Выбрав рыбу, какая получше, Косьма направился с нею к лачугам, где жили больные, вдовы и малые сироты и, здесь тайно положив рыбу на видном месте, быстро удалился никем не замеченный. А брат все следил за ним издали. Исполнив свое доброе дело, юноша с остатками рыбы, не спеша, поплыл в своей лодке домой, и отдал невестке свой улов, а взамен получил брань и побои. Он был бесчувственен к брани и побоям, никогда не слыхали от него ни одного слова оправдания или жалобы, а видели лишь ангельскую кротость и молчаливое терпение. Проследил брат, что и зимою в лесу Кузьма также проводил время в молитве пред иконою на дереве, и к вечеру уже принимался рубить дрова. Нарубив, сколько успеет, поздно возвращался в деревню и складывал часть дров у домов вдов и маломощных, с остатками же возвращался домой голодный и продрогший, где ожидали его лишь упреки и брань.

 Узнав, что Кузьма не от лености не успевает в работе, а трудится для Бога и спасения души, брат не стал его более бить и бранить, а стал думать, как бы его отвлечь от подвижничества и заставить быть дельным хозяином. Он придумал для этого средство - женить Кузьму. "Как будет у него своя семья да малые дети, забудет он бездельничать да молиться, а займется, как следует, хозяйством и будет работать, как все добрые люди, и не придется мне за него платить подати" - думал брат. Он сказал раз Косьме: "Пора тебе, Кузьма, жениться, да браться ладом за работу! Станем тебе искать невесту!". Кузьма на это ему ни слова не ответил. Подыскали они невесту и сыграли свадьбу, а Кузьма и тут не оказал никакого интереса, точно дело касалось не его, а кого-нибудь другого! Жена его оказалась противоположною своему кроткому мужу и возненавидела его с первых же дней брака. Он же нисколько не переменил своего нрава и порядка жизни, еще чаще стал пропадать из дому и уединяться в лесу для молитвы. Жена его стала вести жизнь распутную. Тогда жизнь Косьмы стала в доме невыносимою: с одной стороны, брань и упреки от брата, с другой стороны, брань и постыдное поведение жены. Это привело его к мысли оставить отеческий дом и жену и скрыться где-нибудь в чужой стороне в лесу, отдаться на свободе молитве. Молитва была единственной потребностью его благочестивой души и наполняла его сердце таким миром и блаженством внеземным, что житейское сделалось ему чуждо, он ни к чему земному не прилагал своего сердца, а весь его ум и все желания его были устремлены к Богу и небесному блаженству, он на земле был как бы чужой пришлец, едва касался земли своими помыслами. И вот он бежал из своей деревни в дремучий лес, возле того места, где теперь Николо-Березовский монастырь. Здесь он набрел в лесу на хижину, в которой спасался какой-то старичок. Косьма Иванович упросил старичка принять его к себе в сожительство, тот согласился. Они жили, как хотели каждый, независимо от другого и, не расспрашивая друг друга о прошлом. Сколько здесь прожил Косьма времени, осталось неизвестным. Его искали всюду, но не могли отыскать. Потом, вероятно, сочли утонувшим и прекратили розыски. А жена его, продолжая жить беззаконно, вступила в преступную связь и прижила двух детей: сына и дочь.

Но вот случилось обстоятельство, которое нарушило уединенную жизнь в лесу Косьмы Ивановича и его товарища. Близь того места, где они спасались, нашли убитого человека. Полиция стала в лесу искать убийц и нашла хижину Косьмы и его сожителя. Подозрение полиции пало на Косьму и его товарища; их арестовали и увезли в город Мензелинск и посадили в острог. Когда их отыскали в лесу, как убийц, то жестоко избили и изуродовали, так что Косьма Иванович с того разу сделался горбатым и не мог ходить прямо, стал болезненным и слабым. Старик впоследствии рассказал о себе, кто он и откуда, навели о нем справки и узнали, что он человек хороший, не нашли против него никаких улик и отпустили на свободу. Но Косьма отказался о себе сообщить, откуда он, назвал себя непомнящим родства бродягой, а боле никаких сведений о себе не хотел дать. Доказать его виновность в убийстве не могли. Отодрав плетьми, заключили в тюрьму за беспаспортность и бродяжничество. Он сам после рассказывал, какие ужасы он вынес, находясь в тюрьме: она была наполнена нечистотами арестантов, гады ползали по стенам и по земляному полу, а насекомые буквально облепляли их сверху и донизу. В таком злострадании невинный Косьма Иванович провел около года, непрестанно молясь Богу, и вспоминая страдания Христовы и святых мучеников. Из Мензелинска перевели его в Бирскую тюрьму. Казалось, и конца не будет его страданию. Но вот однажды привели в острог человека из деревни Маляша, односельца и соседа Косьмы Ивановича. Тот узнал его и сказал тюремному начальству, что он знает Косьму как честного человека и подвижника, что у него есть жена и сродники в деревне, которые его отыскивают и считают уже умершим. Тогда навели справку в деревне и вызвали в город жену Косьмы. Когда она прибыла, и его привели к ней, то спросили ее: "Твой ли это муж?". Она его узнала и ответила, что действительно, это ее муж — Косьма Иванович Колотов.

 
--Ну, что же, Козьма, признаешь ли ты эту женщину своей женой?
Нет, я ее не знаю, - ответил спокойно Косьма.
Спросили у жены, не может ли она указать каких примет на теле Косьмы, по которым можно было бы подтвердить, что это точно он. Она указала, что у него есть на бороде рубец от рассечения при падении с лошади. Рассмотрели и, действительно, нашли точно так, как показала жена, и этим вполне убедились, что точно, он её муж. Но Косьма Иванович наотрез отказался признать ее своей женой, а детей ее своими детьми, и одно твердил: "Это не моя жена, я ее не знаю". Так от него ничего и не добились, жену же отпустили и сказали ей, что по закону она свободна и может выйти замуж за другого. Косьму же с того разу освободили из заключения.

Он разыскал в городе свою жену и сказал ей: "Не ходи замуж от живого мужа - это грех! Я тебя буду кормить, только живи честно и не ходи замуж!". Жена его согласилась, потому что ей самой казалось страшным выйти замуж от живого мужа, и жила честно. И вот Косьма Иванович стал жить у горшечника. Он любил рыбу ловить. Ежедневно ходил в церковь и выходил из церкви после всех. Когда Косьма Иванович был в тюрьме, и узнали его невинность, то стали к нему относиться с уважением за его благочестивую и подвижническую жизнь. Даже сам городничий не раз приглашал его к себе в гости и просил у него прощения, что били его и томили в тюрьме. На это Косьма Иванович говаривал в утешение ему: "Не ты меня бил, а бил меня закон". Слава о его невинном страдании и подвижнической жизни распространилась между жителями Бирска, и многие стали к нему приходить за советами в затруднительных случаях жизни. Косьма Иванович отвечал меткими, остроумными замечаниями, а иногда притчами, и все его замечания впоследствии оправдывались на деле.

В это время в городе Бирске стала заводиться женская община, где теперь инородческая школа. Тогда место принадлежало частным лицам, на нем жили одни пожилые девицы, которые и начали около себя собирать желающих проводить девственную и благочестивую жизнь, намереваясь устроить женский монастырь. Но так как общество не спешило им отводить место под монастырь, то дело их плохо подвигалось, и сестры смущались и собирались расходиться по домам. Косьма Иванович часто навещал сестер, приносил им рыбы своего лова, уговаривал их терпеть, не расходиться, потому что монастырь непременно утвердится. Сестры пригласили его к себе жить и давали ему отдельную комнатку. Косьма жить перешел, но от келий отказался и выбрал себе помещением скотскую избу, где помещались телята, и поселился вместе с телятами. Народ все продолжал ходить к нему за советами. Пришла к нему одна вдовушка и спрашивает: "Как мне старец Божий жить? Замуж ли идти или в монастырь определиться?". Он и говорит: "Ох, робята, робята, не все ведь в монастыре спасутся, и в миру надо послужить Богу. Вон мужик-то бедный овдовел, кто ему рубаху сошьет, кто щи сварит? Надо его утешить!" Та пришла домой. Немного спустя посватался за нее вдовец из богатого дома, ее и выдали за него.
Настоятельница Георгиевского монастыря игумения Серафима рассказывала о влиянии на ее жизнь старца Косьмы следующее: "Когда я была, крестьянской девушкой, у меня было желание поступить в монастырь. Я пришла принять благословение старца. Он меня принял и говорит: "Ох, робята, робята, не все в монастыре живут, спасаются, а которые и в семьях живут да слушаются старших, то все одно, что в монастыре живут". Я и не поступила в монастырь, вернулась к родителям. Они меня выдали замуж в богатую семью, муж был простой и смирный, но любил выпить лишнее. Не рад будучи своей слабости, пошел он к старцу и говорит ему: "Что мне делать? Я вот лишка выпиваю!". Старец ему ответил: "Ох, робята, робята, если корове положить два ведра дробины (гущи), она кончится, - так вот и вы: пьете, пьете и зальетесь! Вот тут и много нужно будеть труда положить, как душу выручить из погибели? Вон один барин жил хорошо, люди ему завидовали, пил, да гулял, а Бога прогневлял, да и помер. А враги обрадовались, погнали душу в огнь вечный, бьют его огненными мечами, а он кричит: "Господи, погиб, Господи, сгорю!". Догнали его враги до огненной реки и столкнули туда. А с той стороны из Эдемского рая вышла монахиня и подала ему железную цепь, он поймался и вышел на ту сторону. Как бы не этот человек (т. е. монахиня), погибла бы душа!". Эти слова старец повторил до трех раз. В том же году муж мой поехал на свадьбу, напился до бесчувствия пьяным. Родственники положили его пьяного в сани на подушки и повезли домой. Они тоже были пьяные, не досмотрели, он на раскате перевернулся вниз лицом и задохнулся в подушке. Подъехали к дому, вынули его из саней, а он уже мертвый. Я очень скорбела о его душе, что умер он пьяный, без покаяния, и как похоронила его, так и пошла к Косьме Ивановичу. Рассказала ему свое горе и спрашиваю: "Как мне теперь за него Богу молиться? Он мне и говорит: "Я ведь ему сказал: не пей вина, а то скоро зальется до смерти. Хотя и будет ему отрада, что он от чужих рук погиб, задохся, но только надо об нем молитву твердую. Пойди к большим людям, к священникам, расскажи им все подробно, если они возьмутся за него ходатайствовать у Бога, великая будет его душе отрада". Я так и поступила по совету старца и пошла к соборному протоиерею. Он взялся за него молиться, и я большую часть имущества расточила на милостыню и молитвы по его душе. Осталась после мужа в тягости и прожила около года в доме свекра, потом разрешилась девочкой и пошла к старцу просить совета, как мне теперь жить? Старец мне говорит: "Робята, Господь дал спокойные места - монастыри, иди в монастырь, молись за себя и за весь мир православный. Вот Господь сказал: кто мне служит, тот слуга Мой будет. Оставь свою волю позади монастыря. Служи игумении и всем старшим сестрам!". Я по слову старца определилась в Бирский монастырь, где прожила 30 лет. А потом меня начальство назначило строительницей новой общины, где теперь я игуменией...

В церковь Косьма Иванович ходил каждый день неопустительно и простаивал службы до самого конца. Он носил с собою большой холщовый мешок, и кто бы ему чего ни подал, - все клал в этот мешок: деньги, просфоры, хлеб и прочее. Подаяние принимал, кто что даст, а сам раздавал сестрам и всем, кто у него чего просил. Он вел жизнь подвижническую, утруждал свое тело и не позволял себе никакого удовольствия телесного: ни пищи вкусной, ни одежды хорошей. Ходил в келие босой, а в церковь надевал лапти, носил он длинную холщовую рубашку белую. Поверх рубахи носил синий кафтан холщовый в роде халата, опоясывался поверх его поясом из материи. Шапки не носил, а обертывал голову холщовой тряпкой вроде полотенца, которою всегда закрывал лицо, и лица не казал людям. Когда хотел пить то воду или квас пил сквозь конец этого полотенца. Спал зиму и лето на голой печи, положив полено под голову. В зимнее время у него было так холодно в келии, что вода замерзала, но он не позволял топить как следует. Еще была у него привычка поливать пол водою так, что на полу постоянно стояли лужи воды, а он ходил по этим лужам. Приходившие примечали, что если кому предстоит несчастие или болезнь, то старец начнет лить на пол воду, а если к благополучию, то пол у него сухой. Молился старец более по ночам, полагая много поклонов, и в это время он не чувствовал холода, хотя был босой, а вода на полу замерзала так, что ноги его стояли на льду. В течение дня он всегда лежа читал молитвы. Он до самой смерти не хворал, а незадолго до смерти, года за полтора стал страдать желудком. От слабости иногда не мог ходить в церковь, и ему часто приносила Святые Дары в келию. Священников он глубоко почитал, называя их "великими людьми у Бога", также и его священники уважали за подвижническую его жизнь...

 
Старец преставился 12 ноября [25.11. нов.ст.] 1882 года. Погребение старца было очень торжественное, народу было очень много и духовенства собралось немало со всего города. По предсказанию старца он был погребен рядом с купцом Балаевым в его оградке на монастырском кладбище. Усердием почитателей старца на могиле его поставлен хороший высокий памятник, в котором сделано углубление для иконы и горит всегда лампада. Усердные почитатели часто приходят к его могиле и служат панихиды по нем.

Печатается в сокращении по изданию: Жизнеописание отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Том Ноябрь. М.: Издание Афонского русского Пантелеимоновского монастыря, 1909. Репринтное издание Введенской Оптиной пустыни, 1994. С. 169.