Добрых дел мастер творит и вдохновляет

Истина и красота рядом
Идея взять интервью у одного из авторитетнейших поэтов Бирска возникла после посещения творческого вечера Владимира Константиновича, приуроченного к его 85-летию.
Для тех, кто читал его стихи в «Победе», привычно, что их объединяет тема духовно-нравственного воспитания.
—Мне всегда хотелось донести до людей библейские истины,—объясняет сам автор.—Упростить, «разжевать» некоторые трудные для понимания места, изложить их рифмованным языком…
Хотелось прикоснуться к высокой поэзии, а это связано с темой изложения, с высоким содержанием стиха… Поэтому, прикасаясь к высокому, а библейские истины, заключенные в текстах Ветхого и Нового Заветов, обладают таким содержанием, я стремлюсь в своих стихах-парафразах избегать излишней красивости, излагать мысли проще, доходчивее…
…На мой взгляд, поэзия должна нести полезную информацию, передавать жизненный опыт, воспитывать, развивать, обогащать, призывать к добру, к миру, к любви, окрылять…
На юбилейном вечере в ТОК-центре «Умникуме» прозвучали произведения, выходящие из ряда тех, что я слышал и читал раньше. В них были выражены взгляды здравомыслящего человека на повседневность, чувствовался дух текущего времени и ясный взгляд на происходящее.
Сильное впечатление произвели выводимые на плазму картины этого удивительно талантливого человека, выполненные в классическом стиле. Изумительные пейзажи,
изящно тонкие мазки, изобилие ярких цветов, причудливо играющих полутонами. От них веяло теплом, и душа наполнялась радостью, видя эту красоту, делающую тебя легким, свободным и счастливым.
Удивительно живыми и одухотворенными на его картинах смотрятся и люди. Кажется, что еще немного, и они оживут—начнут двигаться, заморгают и, потянувшись от долгого онемения, выпрыгнут за границы рамы, подойдут к вам и поздороваются за руку. Особенно умело художнику удается передать женскую красоту.
Несколько лет назад состоялся авторский вечер, приуроченный к одному из дней рождения мэтра. Из разных городов приехали его ученики—выпускники филфака. Серьезные, солидные люди, добившиеся жизненных высот: авторитета, влас-ти, успеха. Каждый из них на протяжении вечера произносил поздравительную речь. Они благодарили учителя за полученные знания, карьерные успехи и другие жизненные победы. Их почитание передалось тогда и мне. Я увидел во Владимире Константиновиче уважаемого человека, прожившего достойную жизнь, наполненную смыслом и высокими достижениями на ниве педагогики и искусства.
­Поэтому несколько волновался, идя на встречу со столь масштабной личностью. Подготовлены вопросы, продумана нить беседы, но все равно думалось: а как все пройдет? Было бы неловко показаться профаном в глазах столь эрудированного человека, обладающего незаурядными способностями и глубокими познаниями.

Дом, где живет искусство
Квартира Владимира Константиновича похожа на музей—стены увешаны великолепными картинами авторского письма. Настоящий храм искусства. Здесь происходит чудо художественного творения, полет воображения и мысли. Высокая концентрация чистой, духовной энергии созидания, способной взбудоражить впечатлительность любого пресыщенного современными развлечениями циника и сноба. Кажется, такие места называют намоленными. В данном случае—в смысле искусства.
К моему удивлению, Владимир Константинович оказался простым в общении, располагающим к себе человеком и рассказал о себе следующее:
—Мой дед был красногвардейцем, героем. Мать хотела быть летчицей. И поступила в аэроклуб при молотовском авиационном заводе. Она устроилась в цех химической обработки деталей. В аэроклубе познакомилась с парнем, который стал моим отцом. Они приехали в Бирск, где я и родился. Отец был летчиком. В 42-м году его самолет был подбит, и он погиб. Ему было 24 года. Моей матери тоже было 24 года. После этого она никогда больше замуж не выходила…
Когда я подрос, мои дедушка—сапожник и бабушка—портниха переехали к матери в Молотов, устроились на военном аэродроме—на нем мы и жили. С детства меня учили рисовать и разучивать стихи наизусть…
Из мальчика с военного аэродрома впоследствии вырос декан филфака, кандидат филологических наук, доцент, издавший 70 научных работ, поэт и художник.
—Тяга к рисованию у меня была с младенчества. Благодарен своим родителям, которые поощряли это увлечение, снабжая меня для рисования карандашами и красками даже во время Великой Отечественной войны, когда это было все в огромном дефиците.
В 1955 году судьба забросила в Полтаву, где я девять месяцев трудился подсобным рабочим в «Полтавском товариществе художников». Это были мои «художественные университеты», где я познавал все подготовительные этапы к живописи, рисунок и основы профессиональной живописи. Все это мне помогло устроиться в качестве художника-рекламиста Бирского кинотеатра «Аврора», художника-декоратора Бирского РДК, учителя рисования Бирской СШ №1, художника клуба в/ч 54217. После службы в Советской армии собрался поступать в Московское высшее художественно-промышленное училище. Но судьба меня кинула в науку. Поступив в 1966 году в аспирантуру при Куйбышевском ГПИ и защитив кандидатскую, я распрощался с профессиональной живописью окончательно. Сегодня существую как художник-самоучка.

Несостоявшееся интервью
Далее наш разговор сложился так, что Владимир Константинович на вопрос «какие темы вы раскрываете в своем творчестве?», для наглядности прочел несколько своих произведений. Мне были озвучены несколько стихотворений, критическое эссе о творчестве Марины Цветаевой, сказка «Повесть древняя, страшная об Иване Василиче да Прекрасной Лебедушке Настасии Ермолаевне» в стиле Лермонтовской «Песни о купце Калашникове» и пародия на детектив «Порт-рет вождя».
Лихо закрученный сюжет «Повести древней…» содержал отсылки к народным сказкам и историчес-ким фактам, едкую сатиру и сногшибательный черный юмор. Написана в фривольном духе Франсуа Рабле и, несмотря на схожесть с трешовым триллером, очень смешная. Я слушал ее с широко открытыми от удивления глазами, временами заливаясь безудержным хохотом. Очень сильно все это отличалось от привычных мне религиозных стихов.
Не менее любопытным и ломающим стереотипы был и сатирический детектив, описывающий идеологические изъяны бюрократического кретинизма—тот же Рабле с тонкими нотками Салтыкова-Щед-рина, едва уловимым безнадежным абсурдом Кафки, приправленный саркастическим соусом Жванецкого.
Так мы и сидели за столом друг напротив друга. Я молча слушал декламации поэта, все более ясно осознавая, что передо мной—настоящий писатель и подлинная литература в своем самом живом и непосредственном воплощении. В воскресный тихий день мне был явлен сияющий храм искусства, наполненный бесценными сокровищами художественного слова и прекрасной живописью. Задавать вопросы здесь неуместно. Все, что мне надо было узнать, я узнал. Само интервью показалось теперь ненужным. К чему все эти биографические подробнос-ти, когда есть стихи, проза, картины? Все, что делает Владимира Константиновича уникальным, заключено в его замечательных полотнах и книгах, которые расскажут нам об авторе гораздо интереснее и выразительнее, чем это по силам мне—косноязычному дилетанту, онемевшему от потрясения и восторга.