В 16 из-под ее пера уже выходили довольно зрелые по мысли и художественной составляющей произведения. Ее стихи отличаются довольно сложным сочетанием классического слога с новаторскими элементами. Темы произведений всегда оригинальны и удивляют легкостью изложения. Скользишь по строчкам и словно паришь на параплане.
Яна родилась в Уфе. Некоторое время жила в Казахстане, в Челябинске, с девяти лет поселилась в Бирске. Теперь она учится в Москве на факультете Фундаментальной социологии в Шанинке (МВШСЭН). Особенностями своего поэтического становления Яна поделилась с нами в беседе.
--Что повлияло на твое увлечение поэзией?
--Мама говорит, что, когда я была маленькой, слушала только стишки, под прозу спокойно не сидела. Чуть позже у меня перед глазами появился пятитомник Пушкина, и я постоянно его читала. Ничего, конечно, не понимала, но, наверное, было важно именно слушать Пушкина. Как я сейчас думаю, многое подбирается поэтом на слух, слова, близкие по звучанию, тянутся друг к другу и двигают стих.
Конечно, повлияли люди. В Бирске это и моя учительница Галия Магдановна Давлетшина, и бирские поэты, в особенности Саша Хватков, и внимательнейшая Раиса Александровна Безрукова. В Уфе был один очень важный для меня человек – преподаватель БГПУ Дмитрий Борисович Масленников, с которым я познакомилась на первой школе для пишущих ребят «И творчество, и чудотворство». А на то, как я пишу, вижу и понимаю стихи и писательство сейчас, сильно повлияли те, кого я встретила за годы учебы в Москве. В моём бывшем институте есть творческая студия «Полиграфомания», руководит ею филолог и профессор Георгий Викторович Векшин. Многое в понимании стихов у меня сейчас от него и от других участников студии.
--Каковы основные идеи и мысли, которые ты хочешь выразить через свои произведения?
--Нет, «выражать»--это не то. Как у Сергея Гандлевского в «Стансах»: «А что речи нужна позарез подоплёка идей / И нешуточный повод--так это тебя обманули». Во-первых, поэзия в общем ничего не выражает и, как мне кажется, очень снисходительно относится к стихам, которые что-то до кого-то доносят. Вообще стихи--одна из тех вещей, которые с практической точки зрения никому не нужны. Зачем делать их совсем ненужными, низводя до выражающих? Во-вторых, поэзия скорее именно о невыразимом, о том, что и в стихах-то едва удаётся где-то поймать. У меня есть один стих, который, кажется, как раз о таком:
Что-то такое было:
кто-то стоял на платформе,
ждал электричку, или
точно уже не помню.
Снег под фонарь заносило,
варежка падала в снег,
что-то со мною было,
и это касалось всех
--Как ты думаешь, о чем говорит поэзия сегодня? Кого из современных поэтов ты можешь выделить?
--Да о том же, что и вся поэзия. Темы-то в общем никогда не меняются, просто чуть больше внимания то к одному, то к другому. Есть мнение, что сейчас особенно в ходу тема смерти. Сразу вспоминаю одно из самых известных стихотворений Дмитрия Веденяпина: «Тебя не будет, тебя не будет, тебя не будет,--/ Подпрыгнул как-то в своей кроватке дошкольник Изя…» Вообще, Веденяпин сейчас один из самых признанных поэтов. Этот его стих, кстати, отличный пример того, что тема смерти--вовсе не обязательно что-то мрачное. В более молодой поэзии, кажется, на подъёме тема травмы--переживание собственного травматического опыта с помощью поэзии. Но это сейчас везде, не только в стихах.
Как-то так получается, что до городов, далёких от Москвы и Питера, например, до Бирска, имена современных поэтов в основном не доходят. Надо совершить большую самостоятельную работу, чтобы что-то откопать. Отчасти так происходит из-за централизации книгоиздания. Поэтические сборники в основном выходят в небольших издательствах маленькими тиражами и до других городов не доходят или доходят крайне ограниченно. Да и школьная программа у нас включает, дай бог, шестидесятников, а то и раньше обрывается.
Потому так получилось, что о современной поэзии я начала что-то узнавать только в Москве. И то не так активно, как некоторые мои знакомые, так что я уже привыкла задавать вопрос: «а кто это?» в ответ на какую-нибудь фамилию. Из ныне живущих можно назвать Тимура Кибирова, Льва Рубинштейна, Бахыта Кенжеева, Аркадия Штыпеля, Сергея Гандлевского, Ольгу Седакову (хотя она мне ближе как эссеист). Они, наверное, самые известные и признанные. Из тех, кто меньше на слуху--Катя Капович, Владимир Аристов, Михаил Кукин… Перечисляю в основном тех, чьи творческие вечера мы устраивали в студии. По отношению к ним у меня есть чувство знакомства.
--Что тебя вдохновляет на творчество?
--Мне кажется, нет какого-то ряда вещей, которые стопроцентно меня вдохновляют. Радость как раз в том, чтобы не знать, что это будет в следующий раз. Часто стих идёт от удивления. Или, например, от того, что меня занимает вне поэзии, так было с одним из последних стихов. В июне я активно писала диплом, он у меня был связан с Корнеем Чуковским. Так вот по одной из версий, первую свою сказку «Приключения Крокодила Крокодиловича» Чуковский придумал в поезде, когда пытался успокоить, убаюкать своего сына, которого из-за болезни вёз откуда-то домой. У меня получился такой стишок:
Мальчик Боба хнычет, плачет,
Пальчик папы в ручках прячет.
Поезд мчится – стук-постук,
Боба едет – плак да плак.
Тридцать восемь,
Тридцать девять
С ним по рельсам полетели
Выше, выше.
«Слушай, Боба,
ты живёшь, и жил да был, –
заговаривает папа все болезни, –
Крокодил».
Полусонно Боба видит:
поднялся какой-то ветер
и слова над ним летают,
а другие по вагону,
а какие-то и вне,
кто-то страшный отступает,
не выдерживает звона,
прижимается к земле.
Это кстати к тому, что поэзия вся об одном, тем более, что жизнь повторяет сюжеты. Ну или мы, зная определённые сюжеты, замечаем их — вся эта история страшно похожа на «Лесного царя».
--Над чем ты работаешь сейчас?
--Ни над чем. Я не отношусь к людям, которые воспринимают поэзию как работу, строят планы, к чему-то в ней стремятся, помимо того, чтобы написать качественный стих. У меня есть знакомые, которые воспринимают поэзию как работу, при этом пишут хорошие стихи, но у меня не так. Вообще, я пишу, как бог на душу положит. Поэтому, возможно, всё так нелинейно: то пять стихов в месяц, то ни одного за полгода.
--Где можно прочесть твои стихи, есть ли у тебя сборники?
--Пока жила в Башкирии, было много всего: публикации, в том числе в «Бельских просторах». Только что вышел четвёртый альманах «Полиграфомании», в котором есть и моя подборка. Меня недавно спрашивали, где я публикуюсь? И говорили, что надо быть в этом смысле активней, стучаться в редакции, пробовать. Мне сейчас так не кажется. Я не хочу «дерзать», совать свои стихи всем подряд, чтобы их куда-нибудь взяли и где-нибудь напечатали, плотно сидеть в какой-нибудь поэтической тусовке, постоянно думать о себе как о поэте. К тому же я с недоверием и стыдом отношусь ко многому, что пишу. Но я чувствую, что понемногу появляется корпус стихов, которые, возможно, чего-то стоят, которые действительно мои, но и чуть больше, чем мои. Надеюсь, когда-нибудь из них получится сборник.
--Что бы ты посоветовала молодым людям, которые хотели бы сочинять стихи и находятся в самом начале творческого пути? Что нужно делать, чтобы сочинять хорошие стихи?
--Если бы была какая-то формула, которая позволяет писать хорошие стихи... Что тут можно посоветовать? Читать, в том числе тех, кто писал о языке: писателей, филологов, философов. Быть внимательными. Для меня писать во многом равно видеть и делать своим. Сложно перестать воспринимать что-либо автоматически. «Узнавать», соотнося с чем-то уже давно устоявшимся в голове, в особенности то, что само лезет в глаза, для поиска чего не нужны усилия. Это особенность человека вообще. И как мне кажется, одна из важных задач поэзии – выводить из автоматизма, делать вещи видимыми.
Стихи Яны Савицкой:
***
Есть виноград, ходить под виноградом
и, майки отлепив от живота,
гонять горячий воздух для прохлады
туда-сюда.
Зима сырая, мне легко представить
жару, армянок в хлопке, белый цвет,
как темнобровый мальчик в мяч играет
и спит в обед,
и как фруктовый лёд течет по пальцам
и капает на пыльный тротуар.
Под фейерверки просто засыпается:
хлопок, удар,
и ничего не стало, лишь гирляндочки
бегут под потолком легко по линии,
цветастые пучки, кружочки, лампочки
и всё малиново
и жёлто… В одеяле солнце путалось,
закатываясь за хребты.
Армянские собаки поукутались
в свои хвосты,
пока хозяева настраивали голос
и звёзды становились острыми.
А что зима? На скатерти распалась,
на простыни.
***
Фары мелькают сквозь листья деревьев
парка Победы. А всё-таки, где я?
Ночь основательна, город невидимый,
воздух остывший. Что-нибудь вытяни –
спичку, бумажечку. Что там написано?
То ли про жизнь твою, то ли бессмыслица.
Сверху закапает, паста размоется,
ты не успел разобраться, как водится.
Так и стоишь дураком у скамейки
с этой бумажкой в парке-аллейке.
***
Какие-то дремучие заметки
про то, как ровно выпадает снег
и как он странно лёг,
что хочется ботинком
всё истоптать
и всё измять, как в детстве,
и разбросать, и лечь в него, как если
ты для того и вышел —
снег в карманы
себе набить.
Как не бывает рано,
так поздно не бывает,
но бывает
пора домой.
Серьёзный человек
катается на санках, и собака
катается по снегу, и вороны
взлетают с криком, кружатся, обратно
летят на сосны,
и не видеть сложно,
и думать нелегко.
А что легко –
всё, что теперь так правильно легло
и знает место,
и неслышно дремлет,
и двор объемлет.